О чем поет ночная птица - Страница 11

— Красиво, — пояснила, заметив его взгляд.

Кто ж спорит, девочка? — затосковал.

Двенадцать лет прошло, двенадцать! Есть же такие, что все через себя кидают. Почему он не такой, что ему та история покоя не дает? И не в такую задницу попадал, не из такого дерьма выгребал. Но все забылось, затерлось, а это помниться, будто вчера было, миг назад, а не двенадцать лет.

В ней все дело, в русоволосой девчонке- незабудке с синими как небо над Уралом глазами… которые он погасил. А вот за каким? — зубами скрипнул. Враги, боевики — одно, а женщина — другое. В упор выстрелить в безоружную, доверчиво смотрящую на тебя девчонку, на которую просто указали рукой и выкупить ее жизнью свою. Такое не забыть, потому что той самой выкупленной жизни этот счет оплатить не хватит.

— Вам плохо? — заметив, как изменилось лицо Руслана, спросила Вита.

— Нет, — солгал. А на душе черти дерутся и никак не успокоятся.

Вот если бы она была снайпером, если б она точно была той "ночной птицей"!

— Вы чай закажите, зеленый. Он полезен.

— Тебе? — не понял о чем она.

— Вам.

— Мы же на «ты» договорились, — растянул губы в улыбки, а она сползает, не держится.

— Мне привыкнуть надо, — улыбнулась смущенно.

— Хорошо, — согласился: мне тоже. Подозвал официантку, сделал заказ, опять на девушку уставился. Вита — Лилия — Виталия. Даже имя созвучно. И сама… Коса по груди вьется. А у той волосы растрепаны были — таскали твари за них.

— Расскажи что-нибудь, — попросил, чтобы только не думать о том.

— Что?

— Например, чем вчера занималась?

— В кино ходила.

— В кино? — как по-домашнему, с горчинкой ностальгии по пролетевшим десятилетиям.

— Ага. В «Кировец».

Где же такой кинозал? Был один, помнит Руслан, недалеко от завода. Он туда пацаном с друзьями на "Укрощение строптивого" бегал, грудь Орнеллы Мути рассматривал. Двадцать лет назад. Да, почти двадцать.

Только нет этого кинотеатра давным — давно.

— Что же смотрела?

— "Не могу сказать прощай".

— В «Кировце»?

— В «Кировце».

Приплыли. Нет кинотеатра, фильм двести лет как с проката снят, а она смотрела.

— Одна ходила?

— С подругами.

— Какие они?

— Хорошие.

— Андрей был не против?

— Андрея еще не было.

— С работы не пришел?

— Совсем не было.

— Не родился.

— Наверное.

Зеленин за сигаретами полез. Разговор с ненормальной удовольствие для гурманов. Только видно и он нормальным не был, потому как не смешно было, а грустно до одури, и жалко девчонку, жалко так, что готов был что угодно сделать. Ему хотелось сбежать от нее и от своей щемящей жалости, и остаться, выпить эту чашу до дна, одновременно.

— Закурю? — спросил.

— Пожалуйста.

— Андрей курит?

— Да… Нет. Он бросил. Вчера… Нет, три дня назад или… Ну, где-то так, — жестами попыталась подтвердить свои слова и чуть салфетницу не сбила. Сникла, сжалась и добавила виновато. — Я вообще-то даты путаю.

"Заметил. А еще видимо дни и года".

— Ничего. У каждого свои странности. Я, например, постоянно забываю, что мне надо купить в дом. Утром оказывается, что кончились сигареты, кофе или совсем нет хлеба.

— Вы один живете.

"Догадливая".

— Холостяк, — улыбнулся.

— Андрей тоже холостяк. Я ему все говорю, говорю, чтобы женился, а он ни в какую. Упрется, как козерожка. А он и есть козерог. Упряя-ааа-мый.

— Трудно с ним?

— Нет, — отмахнулась, развернулась боком к Зеленину и давай болтать, лепнину на потолке кафе разглядывая. — Он хороший, чуткий, добрый. Но тоже все всегда забывает. Рубашку с плеч не стащишь, так и будет в грязной ходить. Интересно, это из гипса сделано? Вручную или штамповка? — спросила без перехода.

Руслан моргнул, на секунду потерявшись и кивнул, сообразив, о чем она:

— Стандартные натяжные потолки.

Девушка тут же потеряла интерес к потолку и занялась изучением столового набора из солонки, перечницы и уже знакомой ей салфетницы.

"Как же ее брат одну на улицу отпускает? Не запрещает открытками торговать?" — подумал мужчина.

— Андрей против твоей торговли открытками?

— Наверное… А? Нет. Дома хуже. Я дома все изучила. А на перекрестке стоишь, смотришь, как люди живут. Интересно, — протянула мечтательно, взгляд опять в сторону потолка ушел. — Машины едут, прохожие бегут — все по каким-то очень важным делам. Детей мамы за ручки ведут… Я, когда в школу ходила, у меня был белый, белый бант, вот такой! — растопырила пальцы, словно огромный мяч в руки взяла. И тут же сникла не понятно отчего. — Пить хочу, — прошептала.

— Сейчас, — обернулся на официанта за стойкой, поторапливая взглядом. Минута и им сервировали стол. — Коктейль и твой зеленый чай. Только осторожно, он горячий, — предупредил, видя, что девушка засуетилась и может нервным движение просто смахнуть чайник со стола себе на ноги, обжечься, чего доброго.

И подивился: Вита послушно притихла и выжидательно уставилась на мужчину.

— Я сам, — понял тот, налил ей чай в чашку, сахарницу пододвинул. Сахар Вита проигнорировала, а чашку к себе пододвинула и принялась ложечкой чай черпать, дуть на воду.

У Зеленина возникло ощущение, что он в детский сад попал и готовиться занять место нянечки. Но и это его не напрягло, даже любопытно стало — как это о ком-то заботится? Как он жил без этого?

Неполноценно, безответственно, вот как. В свое удовольствие, как лопух у дороги.

Любопытное открытие.

— Пирожное бери, — предложил. Вита взглядом по нему мазнула и головой мотнула: